Наверное, я старею. Скорее, всего – это действительно так, а не иначе. В противном случае, я бы не поддался на эту провокацию: «Мы верим в силу слова! Всеукраинский проект совести! Бла, бла, бла!!!». Я знаю, я почти уверен, что у меня кризис среднего возраста.
Мне почти 40, и я начинаю постепенно задумываться о казалось бы абсолютно идиотских вопросах: «Зачем я живу? Что я делаю? Кому, в конце концов, это все на хрен, надо?». Кому нужны эти вопросы, когда тебе всего лишь 40, у тебя есть все, почти все, а именно: Мерседес, 200-метровая квартира в центре Киева, дача в сосновом бору, хороший счет в банке, абонемент в фитнес-клуб, пару попутных бизнесов и т.д. и т.п. И отличная семья, в конце концов.
В моей памяти постоянно всплывают какие-то картины. Скорее даже это не картины, а образы. Отрывочные, размытые. Образы, сходные с алкогольным бредом. Вот - я студент. Нормальный, крепкий парень. Никакой не заученный зубрила, а наоборот – жесткий и хитрый проныра. Провинциал, который знает, что в будущем ему придется проталкиваться в жизни исключительно локтями. Я не испытываю иллюзий по поводу того, чем мне придется заниматься всю оставшуюся жизнь. В конце концов, в наше время не учили ни на кого другого, как только на следователя или прокурора.Новый образ - я уже адвокат.
Как я им стал – не имеет никакого значения. Я готовлюсь к своему первому судебному процессу в арбитраже. У меня нет особых идей, так как я точно знаю, что мой клиент уже обо всем договорился. Но мне хочется блеснуть эрудицией, да и представитель оппонента – очень симпатичная девушка.Но тут - еще один образ. Я состоялся.
Меня принимают в «узких кругах широкой общественности». Меня знакомят с Юрой Притыкой. Сыночком того самого. Вернее «Самого». С ударением на последнем слоге. Я смотрю на него и он расплывается у меня перед глазами. Сутулая фигура, тихий голос, очки. Сразу напрашивается сравнение. Таких в школе мы обзывали «ботаниками». Юра молчит и внимательно меня слушает. Я почти уверен, что он боится, что его пишут. В смысле того, что у меня есть диктофон. Также, я уверен, что он просто боится. Всего. Дверного скрипа, темноты, неизвестности. А иначе не может быть у человека, который работает «на передаче». Я пишу ему на бумажке цифры. Он читает бумажку, кивает головой и рвет бумажку у меня на глазах.Потом Юра исчезает. С ним не соединяют по городскому, а его мобильный хронически молчит. Уверен, что его мобильный никогда заведомо и не работал. Эх, опять прокол !!! Сколько раз я зарекался, что с подобного рода публикой нельзя связываться. Они играют в беспроигрышную лотерею. Всегда можно взять деньги, а потом если вдруг что-то не так – вернуть. А лучше взять деньги с обеих сторон. И вернуть одной, сославшись на неведомую политическую волю или непонятный телефонный звонок. У этой публики никогда нет объяснений. С ними всегда односторонняя связь. Лучше всегда договариваться с судьями напрямую.А вот еще один образ. Чтобы помочь клиенту, нужно работать в провинции. На местах, так сказать. Тем более, что платят очень хорошо.
Мне организовывают аудиенцию у Плевако. Есть такой деятель в Днепропетровском апелляционном суде. Вернее, Плевако – его председатель. Благообразная рожа, опять же очки. И рука…Эту руку очень тяжело забыть. Она пухлая, мягкая, белая и податливая. Если бы рука не была теплой, то можно подумать, что ты схватил медузу. Я отдергиваю руку, почти инстинктивно скривившись. СТОП, дружище ! Ты не можешь себя так вести, ведь это может навредить твоей практике. Ты судебный адвокат, прожженный проныра, а не девушка-институтка. Но ощущение гадливости остается с тобой навсегда.Владимир Иванович говорит ни о чем. Эта особая популяция людей за годы своей карьеры выработала особый язык. Даже нельзя сказать, что этот язык Эзопов. Скорее он полуптичий-полурыбий. К своим сорока я только сейчас научился его понимать.
Я почти уверен, что в каждом человеке есть рубильник. И если его повернуть, то человека замкнет. Для меня рубильником стала рука-медуза. И меня замкнуло. Я стал себя ненавидеть.
А вот новый образ. Я иду к своим институтским друзьям в народный суд. Это сейчас «народные» суды стали судами «общей юрисдикции». Для меня они всегда останутся народными. Нас так учили. Каков народ, такие и суды. Я иду к своим друзьям. Тем пацанам, с которыми мы вместе гоняли курсантов военного училища. Потому, что мы только дембельнулись и поступили на юрфак, а эти козлы намеревались стать лейтенантами. Иду к хорошим хлопцам, с которыми мы жрали самогон в общежитии и высаживали в пьяном угаре двери. Теперь пацаны и хлопцы стали судьями. Они отправляют правосудие. Нет, нет. Они стались такими же. Ни одна живая душа в мире не скажет, что они мне не помогут. Это - Друзья. Но…К своим сорока я понял, что у них искалечена психика. Еще великий Павлов ( если конечно не ошибаюсь ) научно доказал, что если подопытному животному навязывать две взаимоисключающие команды, то оно постепенно становится душевнобольным. Пацаны и хлопцы всегда на шифрах. Им постоянно что-то чудится. Они везде выискивают сплетни и слухи и живо их обсуждают. Они любят деньги, но при этом патологически трусливы. Ребята, пацаны, братья, вы ли это?...Но не в судьях дело.
Мой навязчивый образ – это граждане, стоящие в коридорах «народного» суда. Я прохожу мимо них и ловлю себя на мысли, что мои чувства к ним – жуткий коктейль жалости, пренебрежения и отчаяния. Боже, эти несчастные идиоты с одухотворенными лицами выписывают реквизиты госпошлины!!! Я прекрасно знаю всю изнанку и подноготную моей подлейшей из профессий. Мне смешно смотреть на граждан, этих абстрактных истцов и ответчиков...И, наконец, я начинаю раздваиваться. Снаружи я - циник, профессионал, юридический киллер. Тот, кто добивается своего любой ценой. Внутри я – полное ничтожество. Человек, потерявший ориентиры. Я думаю, что виноваты мои родители. Они все-таки вдолбили мне на подсознательном уровне, что есть такие понятия как гордость, честь, самоуважение. Любовь, в конце концов. Я не могу, приняв присягу, отбирать чужое за деньги. Не могу сажать людей, только потому, что в противном случае у милиции и прокуратуры ухудшатся показатели. При этом, я не могу ничего изменить, но и мириться с этим не собираюсь.
СТОП! СТОП! Это не я пишу. Это пишет другой человек. Я – Джекил и Хайд в одном лице. Монстр и ученый. Нет, не надо, пора остановиться...У любого человека есть механизмы самокомпенсации. Они есть и у меня. Я абстрагируюсь от своей профессии. Пытаюсь избежать неизбежной профессиональной деформации. Утопить свои проблемы в потребительском накоплении. Я отношусь к работе как к спорту, игре в преферанс, хобби. Но из меня все прет и прет…Тем не менее, я не топлю свои проблемы в водке из сейфа и не сплю на продавленных стульях в суде с секретаршами.И…
Последний образ постепенно актуализируется в моем мозгу. Я мчу на серфе по океанской волне. Мои комиссионные со взяток могут позволить мнем расслабиться четыре раза в год за границей. Мне почти сорок, но я ведь крепкий и спортивный парень, я еще могу научиться стоять на гребне волны. Ветер ревет в лицо и соленая вода, по вкусу похожая на кровь высыхает на губах. Я думаю только об одном. Что ни Ботанику, ни Человеку-медузе не оседлать волну. Что, наверное, я счастлив. Что они НИКОГДА не смогут потратить свои поганые бабки ни на что хорошее, а так и будут дрожать над ними всю свою никчемную жизнь. Как Скупой Рыцарь...А я? Что я? Пройдет пяток годов и я раздвоюсь окончательно. Разрежу себя как сиамского близнеца пополам. Одну половину похороню заживо, а в виде второй уеду в Испанию. Открою ресторан и буду кормить туристов.
И, наконец, я вижу свой окончательный образ. Самый-самый тайный. Ялта. Ресторан «Тифлис». Грузный ( даже скорее обрюзгший ) грузин, хозяин ресторана подходит ко мне и говорит: «Здравствуйте, я хозяин. Вам все нравится? У Вас все в порядке?». Боже Всемогущий, как я ему завидую...Мне так нравится принимать гостей...
31-08-2004 14:13